Тишина, воцарившаяся в зале, была, что называется, пронзительной: было ощущение, что я превратилась в один единый орган слуха, и каждый вдох и ядовитый выдох косматого двухголового чудовища за моей спиной заставлял волосы на голове в непреодолимом ужасе приподниматься у корней. Иллидан сидел передо мной: протяни руку – дотянешься. Всё-таки он был хорош, не зря молодые эльфиечки и не только, не видавшие всего того, что он натворил в Дреноре, грезят о нём денно и нощно – но за внешней красотой и этой истинно демонической ухмылкой, я знала, скрывалось жёсткое, переболевшее свой век сердце, беспощадное ко всему живому так же, как когда-то был жесток к своему брату Фарион Свирепый. И ненависть была столь же слепой, как непостижимая жажда ночных эльфов найти виновных в близящейся не раз погибели их родного мира…
      - Дреней, - выдохнул наконец Иллидан.
      Мне пришлось перевести дыхание: животный страх уже перерос в агонию моего несчастного разума, и для того, чтобы заговорить, мне словно пришлось выучить свой язык заново за мгновения, показавшиеся мне долгими годами.
      - Да, квель’дорей. Я пришла просить тебя о помощи.
      Он даже не поморщился. Он не проявил никаких эмоций, хотя мог бы расхохотаться, к примеру, или просто буднично приказать огромному псу за моей спиной откусить мне голову или перекусить пополам. Но он не стал. Вместо этого он спросил:
      - Помощи в чём?
      Мне так хотелось опуститься на пол и заплакать, что я даже пошатнулась, но вовремя совладав с собой, я ответила:
      - Мой возлюбленный в беде. Я хочу спасти его. Мне нужно поймать и заключить сущность. Я не умею. Демонологи мне отказали. Научи, Иллидан, и я отплачу тебе, как пожелаешь.
      На этот раз он не удержался от того, чтобы удивлённо изогнуть бровь. Напряжение в зале достигло пика, и в моей голове что-то лопнуло, и в ушах сразу загудело. И тут он расплылся в улыбке и, подавшись вперёд, почти что весело спросил:
      - А есть, чем платить?
      - Есть! – тут же выпалила я. – Артас – мой враг. Я помогу тебе уничтожить его, кому бы ты ни служил. А потом…
      - А силёнок-то хватит? – будто бы прищурился он.
      Какая-то тварь справа хрипло расхохоталась. И этот хохот подхватил весь зал подобных тварей. Они смеялись надо мной, и только их владыка слушал меня, и я это чувствовала – кажется, ему и вправду был интересен мой ответ.
      - Я сделаю всё, что будет в моих силах. Моя магия к твоим услугам, демон.
      - Идёт! – тут же отозвался он, и я невольно вскинула голову. – Подойди.
      На негнущихся ногах я двинулась к нему. Всё внутри меня кричало, протестовало, хотело умереть – но я шла, как шла тогда, под стягами и ревущим огнём, к тому форту, по дымящимся трупам, усеявшим поле… И вот он передо мной. Пахнет ночным воздухом, дымом костра и демоническим ужасом – а на вид совсем не страшный, а может, просто мой разум уже был не в силах бояться? Мои руки сами собой оказались в его когтистых руках, и я смотрела в его лишённое глаз лицо и понимала, что он смотрел на меня, но не так, как я – как будто сквозь, в нутро, в самую душу.
      - У тебя уже и печать есть, - усмехнулся он. – Любопытный ты дреней, - он прикоснулся к моему плечу, и снова пронзительная боль заставила опуститься на колени. – Эта не сойдёт, придётся пережечь.
      Что творилось вокруг, уже не имело значения: я снова заглянула за эту черту, туда, куда боялась идти за Орионом и Эриусом, и Элем, и отцом – снова на меня глаза в глаза взирал первородный хаос, и что-то внутри плакало, как потерявшийся ребёнок…
      - Помни, кому служишь, - прошептал он мне на ухо, когда всё закончилось. – И кому служит твоя магия. Помни хорошенько своё обещание, дреней.
      Ненависть к нему переполнила меня: лицо мамы не выходило из головы, и сейчас я особо остро почувствовала желание вцепиться этому полудемону в глотку и умереть – но только захватив его с собой. И тут же кто-то внутри меня рассмеялся, и я отпрянула от Иллидана, испуганно взирая на него, а он уже безразлично откинулся на своём месте назад и потерял ко мне всякий интерес. Понимая, что сейчас я начну творить что-то несуразное, я поторопилась уйти, даже не поклонившись, не проверив печать и не уточнив ничего. Он ведь имел в виду под обещанием помощь в уничтожении Артаса, верно? Он ведь не записал мне в долг мои же слова: «Моя магия к твоим услугам,» - верно?! Он ведь копит силы для того, чтобы расквитаться с Артасом и получить свою награду у господина, я же никто для таких сил, зачем бы ему было… Верно? Я же не клялась ему в верности… Верно?!
      Грифон донёс меня сам. Он у меня замечательный, белоснежный мой высокогорный грифон. Я помню, что встретил меня Арвак, взял на руки, понёс куда-то, что-то спрашивал, а я что-то отвечала – только вот не помню, что именно… Почему моя дочь ушла от него? Чего ей, дуре, не хватало?

      Когда я открыла глаза, Арвак смотрел на меня, как будто я сделала что-то ужасное и непоправимое, и я поняла, что рассказала ему всё как есть.
      - Не говори брату, - тут же велела я.
      - Сиур всё равно узнает, - ответил эльф. – И А’дал. И экзархи.
      - Молчи – и никто ничего не узнает, - я тяжело приподнялась, натягивая на грудь одеяло, и растерянно огляделась: - Сколько дней я спала?
      - Около трёх часов, - ответил эльф.
      В голове было пусто, и ещё хотелось пить. Желательно простой ключевой воды, прямо из родника, приникнув к источнику губами…
      - Арвак, - тяжело проговорила я, потому что язык ворочался туго. – Я дальше сама, ладно? Спасибо за всё, но дальше я сама.
      Он только покачал головой, и я повторила более жёстко:
      - Арвак, дальше я сама.
      Мы долгое время молчали, недвижно сидя друг напротив друга, и он всё-таки спросил:
      - Зачем ты это сделала?
      - Потому что не могу больше терять! – выпалила я ответ, который давно просился на волю. – Потому что там, за Чертой, я слышала Эриуса, который до сих пор не осознаёт, что умер, и он страдает из-за моей трусости, потому что раньше я не могла позволить себе то, что позволила сейчас! Потому что если не я – то кто? Сел сейчас в беде, его разум отделён от души, и я должна всё собрать воедино, я не могу, я не хочу мириться с тем, что он будет обречён на мучения! Ты понимаешь, Арвак, понимаешь?!
      Я поняла, что плачу, только тогда, когда эльф обнял меня, кутая в одеяло, и прошептал:
      - Конечно, понимаю.

      Я оставила грифона и элекка под опеку Арвака, а Штурм и вообще уже привык к нему. Отчего этот эльф так бескорыстно помогал мне, когда мы и родственники-то – седьмая вода на киселе, считай, теперь. Нашёл, за кем идти, тоже мне. Ах, был бы он мне сыном… Впрочем, мне ли плакать, что у меня нет детей…
      Ветер трепал волосы: здесь, на вершиях гор, ветер совсем свободен, ото всего и ото всех, и нет ему преград и волокиты, и здесь он, наверное, поистине счастлив. Нет, зареклась я, вот вытащу Села, вот выполню данное Рамонну обещание, вот помогу Алайо и Аргаддуму с их делами, вот порадую Вейла, вот отблагодарю за всё Арвака, вот расправлюсь с Артасом и выясню, кто же нашёптывает Гаррошу эти ужасные приказы, расправлюсь с нашим общим врагом, и выполню вот долг перед Алдорами: повергну Илидана, освободившись от печати… Я остановилась и посмотрела вдаль: как много планов… Как капризна нынче смерть… Как коротка изувеченная жизнь… Как слаба я в своём мнимом могуществе… Всё что-то пытаюсь сделать, всё куда-то стремлюсь… Не может же быть всё это тщетно… Ну не может же…

      Я не помню, как мы говорили с Эскеланом. Помню только, как просила отдать мне его сущность. Помню, что пришлось-таки сцепиться. И помню кровь на своих руках, и помню погружение в вязкую тьму и поиск там того, что мне нужно. И помню, как поймала эту сущность и наполнила ею сосуд, мешая её с кровью, выжатой из сердца… О великие Наару! Из сердца!
      Мои руки были не моими руками, и всё это словно делал демон во мне – теперь я понимала Иллидана, отчего он не мог отказаться от заманчивого предложения: как можно отказаться от состояния вседозволенности, всеосведомлённости и упоительного ощущения простоты жизненных свершений! Но мне было тяжко и противно, что-то во мне задыхалось от присутствия отторгаемой нематериальной твари, и я вырвалась из пелены, а когда оказалась снова в реальности, Эскелан был уже мёртв, и в сосуде поблёскивал вожделенный напиток, должный вернуть Селу его целостность… Вот так всё просто у демонов. Убил одного, вернул другого. Решил за всех, кому быть, кому нет. Но… Но нет! Это решила я. Я знала, на что иду, когда шла к Эскелану. Я имею право решать, потому что я никого не убивала – я возвращаю разум на его законное место, какое же это убийство? И я имею право решать, Сел, что ты должен жить. Знаешь, в конце концов, на нож можешь броситься и ещё раз. Если очень захочется…
      Во мне снова что-то рассмеялось и больно поддело нутро. А может, я могла обойтись без этого? Но как, когда мне отказали в помощи? И я бы не смогла убить его без этого. Потому что… Нет, не хочу думать об этом всём. Что сделано – то сделано. Я сумею выбраться из этого. Но я не могу больше терять своих близких и друзей, не могу…
      Эриус, теперь я смогу тебе помочь.
      Потерпи ещё немножко, Сел, я уже иду к тебе, скоро ты снова будешь жив и невредим. И я буду рядом, и уже никто не посмеет поступить с тобой по-злому.
      Я уберегу вас всех, всех, кого люблю. Любой ценой.
      Теперь – абсолютно любой.